Мне тогда еще было девять лет. Я встал, и со сна ничего не понимая, пошел из избы во двор, меня не останавливали. Выходя из двери, я увидел полукольцо бандитов, стоящих около двери. Тут же стояли связанные, в одном белье и босиком Дарьины.
Догадавшись, что это пришли бандиты за моим братом, я стал ожидать на улице, думая, что сейчас его будут расстреливать прямо в избе, как ранее были расстреляны партизаны Чакальские и Малюшкин. Но, подождав минут пять, я стал мёрзнуть и вернулся. Подходя к пленным, я услышал, как Иван Дарьин спросил:
- Можно нам войти в избу, а то ноги мерзнут? – ему разрешили, и они вошли вместе со мной в избу.
Банда продолжала обыскивать наш дом. Но так как мы жили очень бедно, и поэтому у нас ничего не было хорошего, что бы можно было взять, то забрали только хромовые сапоги брата, висевшие на гвозде, в которые были вбиты колодки. Впоследствии эти сапоги нашли в другом конце села: видимо, какому-то бандиту надоело таскать тяжелые сапоги, и он их бросил.
Взяли еще у деда нож, который он носил всегда на поясе в кожаных ножнах. Наконец, бандиты ушли и увели с собой брата, оставив у двери часового.
Во время обыска мать, не переставая плакать и причитать, сняла с себя крест и успела-таки незаметно для других одеть его на шею брата. Он не сопротивлялся матери и, очевидно догадываясь, что его расстреляют, сказал:
- Прощай, мама! – и поцеловал ее.
Когда ушли бандиты, мать еще пуще залилась горькими слезами. А за дверью часовой «уговаривал»:
- Не кричи, тетка! А то сейчас бомбу брошу!
Но угрозы не помогали, и мать продолжала кричать и стучаться в двери, подпертые со двора. Через некоторое время послышалась частая ружейная стрельба.
И после этого часовой ушел. Мать долго еще стучалась в дверь и, причитая, плакала, думая, что за дверью все еще стоит охранник. Потом не выдержала и попросила деда открыть дверь. Дед открыл дверь, которая была приперта небольшим колом, и мать пошла заявлять в сельсовет о случившемся. Но дойти до сельсовета ей не удалось, так как завязалась усиленная ружейная перестрелка. В испуге мать забежала к нашим соседям куда-то в сарай.
После она говорила, что если бы пришлось показать ту дыру в сарае или курятнике, то она ни за что бы не показала и даже не могла бы найти ее, так она испугалась стрельбы и пуль, которые со свистом, как она говорила, проносились где-то поблизости. Так и осталась она лежать в сарае до утра, боясь даже пошевелиться. Тем временем бандиты разделились на группы и разошлись по селу в разных направлениях.
От нас банда вначале пошла к председателю сельсовета Епанешникову, который не присутствовал почему-то на собрании кредитного товарищества. К нему заставили стучаться моего брата. Открывать двери подошел сам председатель, но, услышав шепот посторонних людей, не стал их открывать. Тогда бандиты, поняв, что их обнаружили, начали обстреливать дом. Председатель тоже, как говорят, маху не дал, и отстреливался из имеющихся в его распоряжении винтовок. В его распоряжении также было три ящика патронов. Так, вдвоем с работником, который был у председателя, они отстреливались почти до света. Работник был вскоре ранен в плечо.
В другом конце села также была перестрелка, потому что одна из групп бандитов пришла к Кустову – известному в деревне защитнику советской власти. Заметив в окно подходивших к его дому вооруженных бандитов, он не растерялся, а «поскидал» своих детей (их было у него семеро) в угол избы и забросал их постелью. Узнав, что хозяин дома и что двери он не откроет, бандиты бросили в окно две гранаты одну за другой. Осколком ранило самого хозяина, не успевшего спрятаться в тряпье.
Позже та кучка бандитов, которая была у нас, пошла к И. Молокову, который жил в «Харбине», так называлась улица за оврагом. Очевидно, банда решила, как говорят, одним налетом прикончить всех красных нашей деревни. Да и было-то их на всю деревню только шесть человек да столько же сочувствующих.
Придя к Молокову, бандиты уже не стали подговаривать, чтобы стучали свои, а начали стучать сами (обнаглели!), угрожая сжечь дом, если не откроют. Ну сжечь дом не долго - крыша была из соломы. Жалея своих детишек, Молоков открыл двери. Так же, как и у нас, с криком и руганью банда ввалилась в избу и приказала хозяину одеваться. Но он медлил, и в тот момент, когда банда отвлеклась, шаря по дому в поисках ценного, он выбил окно и через огород побежал к оврагу, что в двухстах метрах от дома. Выпустив в окно обойму, банда прекратила стрельбу, поняв, что он забежал в овраг или уже убит. Преследовать не решались, боясь, что остальные пленные разбегутся.
В доме Молокова делать уже было нечего.
Решили пленных расстрелять, но вести куда бы то ни было хотя и связанных пленных бандиты боялись и поэтому решили расстрелять их здесь же. Но кровавые бандиты стрелять не умели…. Стреляли в пленных разрывными пулями. Выстрелив в Мирона Дарьина, они попали ему в плечо, и рука осталась висеть только на одном сухожилии. Истекая кровью, Мирон упал, корчась в предсмертной агонии.
Ивана Дарьина застрелили с первой же пули. Моему брату Фёдору первая пуля попала в правую руку пониже локтя. Он упал, видимо думая, что бандиты не придут добивать раненых, и смутно надеясь на спасение. Он лежал на правой руке, плотно прижав своим телом рану, из которой шла кровь. Но бандиты, видя, что Мирон все еще корчится в судорогах, решили добить всех. Подошли и в лежачих всадили еще по одной разрывной пуле. Брату приставили дуло к левому виску и выстрелили … Пулей вырвало часть правого виска.
Бандиты ушли….
Утро. Мать вылезла из спасительной щели и, сгибаясь от горя, как от тяжелой ноши, побрела домой…
Через полчаса изуродованный труп брата привезли домой. Собрались родные и знакомые, обмыли «убиенного Фёдора», заткнули марлей зияющий провал на правом виске брата и положили его в гроб посреди дома. Мать, причитая, рыдала над гробом сына, который был самый старший в семье, на которого была вся опора в хозяйстве. Ведь недавно у нее отняли мужа (всего лишь два года прошло), которого она еще не успела забыть… Теперь остались у нее дети, с 14 лет и младше, прокормить которых она не в силах…
Мне было тогда всего девять лет, но я уже думал: «Вырасту большой, отомщу за брата этим бандитам!» Мне было жалко мать, и я плакал вместе с ней над гробом Федора…
Пришли репортёры из Гродеково с фотоаппаратами, сфотографировали брата в гробу, предварительно вытащив марлю из раны. Через некоторое время брата повезли хоронить в Гродеково. Похоронили их на площади всех троих в одной могиле. На их могиле сейчас воздвигнут памятник жертвам революции.
Запись в дневнике от 1938 года.
Дед Сергей
Отец мой происходил из крестьян-казаков Оренбургской губернии Гирьяльского уезда села Красногор. Мать родилась там же.
Дед Сергей Клементьевич (родился в 1842 году) жил не богато, но жили так, что всего хватало. Дед мой окончил церковно-приходскую школу. Если хорошо разобраться, то он только умел читать и писать да Евангелие знал: читал наизусть псалмы Давида. Служил он сначала рядовым солдатом, а потом, за хорошее служение, стал вахтмистром. Раньше, бывало, как напьется пьян, начнет буянить и все поминает, что «я образцового полка вахмистр». Начнешь у него спрашивать про старое житье солдат, про то, как издевались над солдатами, он это все рассказывал.
- Да, было дело! Одного казака, - рассказывал он, - за то, что у того расстегнулась пуговица у мундира, офицер избил шашкой, при этом разбил ему нос в строю. После этого весь наш полк взбунтовался, этого солдата водили к командующему войсками. Так, с разбитым носом и водили, ни кровь не обмыли, ничего!.. Командующий войсками разжаловал этого офицера в рядовые – «надел на него серую шинель» и выслал из нашего полка. После я его видал в Оренбурге. Опять он служил офицером. Говорит, что подавал прошение командующему, и тот восстановил его. Вот какие дела бывали.
Воевать деду не пришлось, так как их полк находился в запасе в Петербурге:
- Было нас в запасе 75 тышшев - как высыпят на поле, прямо глазом нельзя окинуть.
Во время службы дед побывал во многих местах России: и в Петербурге, и в Москве, и в Одессе, и в Ташкенте, и Туркестане, и в других местах.
Примерно в 1898 году Сергей Клементьевич с семьей переселился из Оренбургской губернии в район Владивостока. Ехали через Одессу, морем, через Сингапур… Позже семья обустроилась в Барано-Оренбургском.
В октябре 1934 года наш дед умер …Первого ноября 1934 года шел снег с дождем, а мы с братом Пашей везли на кладбище нашего деда…. (Продолжение следует.)
На снимке: Группа красных партизан, воевавших на территории нашего района.
